Современная языковая ситуация в России  и проблема подъязыков, их структура, семантика и функции по отношению к литературному языку (постановка проблемы на примере русского компьютерного жаргона).

 

Н. В. Виноградова

Ун-т Чхонджу, г.Чхонджу (Республика Корея),

МГОПУ им. М.А. Шолохова, Москва (Россия)

nina_vin@hotmail.com, www.computerrarium.narod.ru

 

Ключевые слова: язык как социально-коммуникативная система, языковая ситуация, литературный язык, профессиональные языки, информационная революция, компьютерный жаргон как макросоциолингвистическое явление.

 

 

 

«Ну, в самом деле, что такое «файл»? Дайте мне

потрогать этот ваш файл!»

Зверек Харьковский

1. Введение.

         Сложность устройства языка и динамика его изменений привлекали внимание языковедов задолго до возникновения социолингвистики как отрасли языкознания.  В русском языкознании эти вопросы решались на основе идей, высказанных Е. Д. Поливановым ещё в 20-е годы XX века. Согласно его взглядам, темпы языковой эволюции зависят от темпов развития общества. Он же обосновал необходимость социальной диалектологии наряду с диалектологией территориальной.[1] Многие языковеды прошлого (И. А. Бодуэн де Куртенэ, Л. П. Якубинский, В. М. Жирмунский, Б. А Ларин, А. М. Селищев, В. В. Виноградов,  Д. С. Лихачев,  Г. О. Винокур в России, Ф. Брюно, А. Мейе,  М. Коэн во Франции, Ш. Балли и А. Сеше в Швейцарии,  Ж. Вандриес в Бельгии, Б. Гавранек,  А. Матезиус в Чехословакии и др.) отмечали важность изучения жаргонов, арго и других некодифицированных сфер языка для понимания его внутреннего устройства.[2]

 В связи с отсутствием в стилистике единой непротиворечивой теории субстандартных языковых уровней  (сленга, жаргонов, профессиональных языков, арго и т.д.), а также с появлением новых подходов к их изучению в условиях быстрых языковых изменений, которые наблюдаются в России последние два десятилетия, проблемы  функционирования некодифицированных подсистем национального языка (субстандартных языковых образований) актуальны для современного языкознания и представляют определенный теоретический интерес.

        Целью настоящей работы является постановка проблемы подъязыков по отношению к литературному языку в современный период развития русского языка. Объектом анализа служат изменения в их структуре, семантике и функциях по отношению к литературному языку и роль русского компьютерного жаргона в этих изменениях. Данные вопросы в статье рассматриваются в рамках когнитивно-дискурсивной парадигмы знаний с привлечением социолингвистического подхода к рассмотрению материала (в работе используются понятия языковой ситуации, социально-коммуникативной системы, кодов и субкодов и др.). Учитывая анализ фактов интерференции и заимствования элементов компьютерного подъязыка литературным языком, можно уточнить представление о современных процессах взаимодействия и взаимовлияния литературного языка и нелитературных подсистем языка в условиях их существования в одном социуме.

        Взгляд на компьютерный жаргон с социолингвистической точки зрения очень продуктивен при условии переноса внимания с профессиональной природы этого подъязыка на анализ его соотношения с другими подсистемами. Данная работа опирается на данные, которые характеризуют его как макросоциолингвистическое явление, влияющее на языковые отношения и процессы, происходящие в современном русском языке. Рассматривая такие особенности современной языковой ситуации, как

-         а) существование языка в условиях информационной революции и последствий смены общественно-политического строя в России, 

-         б) ряд явлений, объединяемых общим названием “смягчение литературной нормы”,[3] 

легче выявить реальное положение компьютерного жаргона в системе языка в целом.

 

          2. Основная часть.

2.1. Понятие языковой ситуации.

Известно, что компоненты социально-коммуникативной системы, обслуживающей то или иное языковое сообщество, определенным образом связаны друг с другом. На каждом этапе существования языкового сообщества эти связи относительно стабильны. Однако изменение политической обстановки в стране, смена государственного строя, экономические преобразования, новые ориентиры в социальной и национальной политике и т.п., - всё это может  влиять на состояние социально-коммуникативной системы, на её состав и на функции её компонентов - кодов и субкодов (в традиционной терминологии – стилей общелитературного языка и его некодифицированных вариантов). Для описания состояния социально-коммуникативной системы в определенный период ее функционирования в социолингвистике принято понятие языковой ситуации как совокупности форм существования языковой сферы и среды его употребления в различных социально-экономических и социально-политических условиях и в определенных социально-административных образованиях.[4]

 2.2. Особенности языковой ситуации доперестроечной России.

 Существует обширная литература, посвященная состоянию языка в поздний советский период.[5] Опираясь на имеющиеся в данных исследованиях идеи и представленный в них обширный фактический материал, остановимся на том, что актуально для нашей темы, и попробуем выделить главное, что помогает нашим рассуждениям. Примерно до середины 80-х годов языковой ситуации в России было присуще устойчи­вое равновесие. Языковое сознание было стабильным, построенным на четком осознании приоритета литературного языка и наличия языковых и речевых норм. Такое положение делало справедливым утверж­дение: "...для современного русского литературного языка в целом характерна строгая нормативность, регламентирующая употребление разного рода вари­антов: равноправных (взаимозаменяемых) или стилистически ограниченных".[6]

Всё, что выходило в печатном виде, в условиях жесткого партийного кон­троля над средствами массовой информации и цензуры в области литературы проверялось на соответствие не только идеологиче­ским установкам, но и нормам русского литературного языка. Раз­решенное, т.е. напечатанное, могло быть пустым по содержанию или убогим, безликим по форме, но одно качество соблюдалось неукоснительно - норматив­ность, т.е. грамматическое и стилистическое соответствие правилам употребления языковых единиц. У общества существовал эталон языка, и, отметим в связи с этим, что пресловутая "слепая вера советских людей в печатное слово", возможно,  держалась на наивном переносе: если правиль­но с точки зрения языка, то, значит,  верно и по сути.

 Речь образованных людей (“говорит, как пишет”) и книга (печатное слово) - в то время фактически одно и то же - были единственной моделью использования языка. Тексты на телевидении, в кино и в театре часто представляли собой озвученную письменную речь со всеми присущими ей особенностями. Реальное языковое поведение носителей русского языка интересовало лишь узкий круг диалектологов и лингвистов, изучающих устную разго­ворную речь[7]. Национальный язык существовал в сознании говорящих в виде строгой иерархии с литературным языком (стандартом, идеалом) на ее высшем уровне и подчиненных ему разнообразных некодифицированных вариантов – диалектов и социолектов – на ее низших уровнях. Чем ближе к литературному языку был тот или иной подъязык, тем выше было его место в этой иерархии.

2.3. Особенности языковой ситуации России периода после середины 80-ых годов XX века.

 Смена общественно-политического строя, демократизация общества, снятие запретов на  любые виды информации и способы ее передачи вывели языковую ситуацию из состояния покоя и из-под контроля государства. Поскольку «…изменения в обществе влияют на взаимоотношения подсистем, которые в совокупности составляют систему русского национального языка, на качественные и количественные характеристики каждой из этих подсистем”[8],  новая языковая ситуация обозначила проблему переосмысления понятия “литературный язык” как кода на фоне активизации субкодов – социальных диалектов. Особенно активную роль стали играть просторечие как следствие «свободы слова» и воровской (криминальный)  жаргон как следствие криминализации общества). С другой стороны, русский язык стал средством общения страны, изменившей свое положение среди других государств. С потерей статуса «великой державы» и с утратой США как «врага номер один» Россия включилась в процесс глобализации. Русская лингвоэтнокультура начала испытывать сильнейшее влияние массовой американской культуры. Эти два фактора не могли не отразиться на языке. Что же изменилось? Печатное слово вместило в себя непечатное. Американизмы заметно потеснили все прочие заимствования.

Сущность этих изменений удачно иллюстрируется  текстом одиозной и, тем не менее, самой долгоживущей на российском телеэкране рекламы такой американской реалии, как шоколадный батончик “Snickers”:

(1)   Не тормози! Сникерсни!

Здесь соседствуют вульгаризм (Не тормози! – тормозить/затормозить (жарг., гр.-просторечн.) – медлить, раздумывать, колебаться; ср. литературное: «Не раздумывай!») и грамматическое заимствование из английского языка – окказиональное употребление существительного в качестве глагола  (Сникерсни! - ср. литературное: «Попробуй «Сникерс»! или «Купи «Сникерс!»).  В норме сфера употребления вульгаризмов ограничивается устным неофициальным общением. Естественный для английского языка переход одних частей речи в другие (в данном случае переход существительного в глагол) в русском языке затруднен, окказионализм Сникерсни! непонятен, он чужд русскому языковому сознанию. Поэтому нормальная реакция носителя русского литературного языка на такую рекламу предсказуема: это ужасно, уродливо, это портит язык! А вот некоторым молодым носителям языка такая реклама нравится.  И «Сникерсы» успешно продаются и любимы русскими детьми.

Слово стало многообразным и многоликим, как сама жизнь, и, как сама жизнь, непра­вильным, случайным и шокирующим.  Официальная речь конца 80-ых – начала 90-ых годов XX века заполнилась жаргонными и вульгарными выражениями, в разговорной практике носителей русского языка стали частотными к месту и не к месту употребляемые слова – знаки американского образа жизни:

(2) барбекью, девелопер, фейс-контроль,  фитнес, менеджер, прайс-лист, супервайзер,  экшн  и пр.

Стихия живой устной речи, несомненно, обогатила скучный официоз «разрешенного» языка доперестроечной России. Однако,  свободное проникновение в сферу письменной речи и, следовательно, в сферу литературного языка ранее не свой­ственных ей элементов явилось причиной постепенного размывания  межстилевых границ, а также границ между нормой и вариантом нормы, между «правильным» и «неправильным», между принятым и неприемлемым (см. словосочетания, принятые в современной речевой практике, но очень сомнительные (часто ошибочные) с точки зрения литературной нормы:

(3) служба сервиса (вариант: сервисная служба), горячие хотдоги, оттянись со вкусом, вызовы современности, придаёт пышность для всех типов волос, снятие любых негативов, эффективный руководитель, жаркие скидки, ещё пять причин очевидного выбора, интерьер ваших желаний, умные зубные пасты для взрослых и под.).

В конце 80-х и в 90-х годах XX века проблема  состояния языка получила  в России широкий общественный резонанс, перекочевав со страниц научных журналов в средства массовой информации. На страницах печатных изданий того времени помещается  множество публикаций о русском языке в советскую и постсоветскую эпоху, суть которых сводится к тому, что в советский период дело с языком обстояло не очень-то хорошо, но «сейчас» всё ещё хуже. Если коротко восстановить общий ход рассуждений, то получится примерно так: в советскую эпоху язык был обюрократизирован и зажат в тиски цензуры, к тому же он служил инструментом манипулирования сознанием и промывки мозгов. А в постсоветское время все люди как-то разом стали абсолютно безграмотны, не стало никаких правил или норм, так что впору говорить о «распаде» языка. Усиливает «порчу» неконтролируемая экспансия английского языка, принимающая форму агрессивного «языкового колониализма». Причем, если раньше заимствовались слова из литературного английского языка, то сейчас  русский язык захватывает американское просторечие, язык рекламы, индустрии развлечений и шоу-бизнеса,  т. е.  все  низкое и развитию языка не способствующее.

Фиксируя  данные изменения  и выражая общую тревогу о языке,  средства массовой информации России, создающие общественное мнение, сами пережили сильнейшую эволюцию. От жесткой внешней цензуры, сформировавшей в конце концов в каждом журналисте "внутреннего цензора" ("пропустят? не пропустят?"), - они эволюционировали к полному отказу от цензуры. Последнее было воспринято как отсутствие необходимости любого контроля над тем, что выходит из-под пера. Очень часто подсознательное стремление поскорее отказаться от коммунистического прошлого приводило к тому, что предпочтительным становился выбор таких способов изложения информации, которые были бы противоположны тем, которые господствовали в социалистическую эпоху.  Так, если при социализме преобладал позитивный (часто также патетический) тон в изложении материала, то в  постсоциалистическое время стал доминировать негативный (а также сниженный, иронический) тон. В социалистических статьях и репортажах господствовал оптимизм, - соответственно, в новых публикациях стали наблюдаться прежде всего пессимизм, уныние, недоверие. Все это стало проявляться, конечно, и в лексических предпочтениях  общества. Начиная с середины 80-ых, в словаре средств массовой информации почти отсутствует "позитивная" лексика, слова, окрашенные положительными эмоциями, зато "негативная" лексика, выражающая отрицательные эмоции, встречается чересчур часто. Но главное, за журналистом, как и за любым говорящим, было признано право на “свободу самовыражения” и право на выбор любых выразительных средств.

 У специалистов-языковедов, при озабоченности по поводу современной языковой ситуации в связи со снижением уровня языковой компетенции населения[9], данное положение дел получило другую оценку. Оно чаще интерпретируется не как кризис языка, а как проблемы в области культуры речи, всегда сопровождающие такой этап языкового развития. “Нет оснований тревожиться за судьбу русского языка или говорить о его “порче”. О порче языка можно говорить только тогда, когда язык утрачивает свою функциональную состоятельность, когда нарушаются его функции (коммуникативная, информационная, номинативная, когнитивная, эстетическая и другие, менее важные) или когда останавливаются или деформируются обычные языковые процессы (семантический, номинативный, словообразовательный), чего нельзя сказать о современном русском языке».[10]

 По нашему мнению, в панических настроениях общества по поводу состояния языка и тогда и сейчас, во-первых, находит отражение объективный процесс перестройки отношений внутри языковой иерархии, который происходит под влиянием социально-политических изменений внутри страны и не может остаться незамеченным языковым сообществом. Говорящие по-русски заметили, что идет быстрое обновление лексики и активизируются субстандартные языковые образования низкого регистра – просторечие (общий жаргон), жаргон «новых русских», подъязыки криминальных групп и под. Во-вторых, на фоне общих для большинства лингвоэтнокультур процессов глобализации и информационной революции, инициированных изобретением компьютера и распространением Интернета, в языковой ситуации России происходят и другие осознаваемые языковым коллективом изменения, интенсивность и масштаб которых имеет беспрецедентный характер. Особый статус среди социально доминантных некодифицированных языковых подсистем русского языка начал приобретать русский компьютерный жаргон, владение которым, хотя бы частичное, открывает путь к компьютеризированному миру новой России.

Изменения же на других языковых уровнях  шли не столь заметно, они ощущались языковым сообществом, но не осознавались в полной мере. Здесь, в первую очередь, имеется в виду модификация словообразовательных и синтаксических моделей и изменение речевых привычек носителей русского языка. Однако они  происходили и происходят в настоящее время, трансформируя отношения «носитель языка» - «язык».

Постепенно количество изменений достигло такого уровня, что нашло отражение в  том, что говорящие по-русски начали чувствовать общее  неблагополучие в сфере  языковых знаний и умений. Языковое сообщество обнаруживает себя в ситуации своего рода «неполной языковой компетенции».[11] Появление большого количества новых слов, изменение семантики многих общеупотребительных слов, разрыв в речевых предпочтениях разных поколений говорящих («проблема отцов и детей» в языке), возникновение принципиально новых ситуаций общения порождает многочисленные примеры недоразумений и недоумений в сфере языка. Всё чаще наблюдаются ситуации неполного или неадекватного общения, вызывающие неуверенность говорящих.[12]

В этой связи трудно полностью согласиться с тем, что в рассматриваемый период  (это верно и для современной языковой ситуации) речь может идти только о проблемах  в сфере речевой культуры, не затрагивающих национальный язык как систему. Характер изменений касается как отношений внутри языковой иерархии, структурирующей национальный язык, так и самого языка в его функционировании (см. об этом ниже).

2.4. Структура, семантика и функции подъязыков (некодифицированных языковых разновидностей) в советский период развития русского языка.

В условиях стабильной языковой ситуации советского периода структура, семантика и функции подъязыков в системе национального языка отражают их второстепенный характер и подчиненное положение по отношению к литературному языку. По сравнению с ним в том или ином отношении они ущербны, неполноценны. Обслуживая ограниченное число говорящих, которое количественно несопоставимо с числом носителей литературного языка,  имея ограниченную сферу употребления и тематически ограниченный словарь, каждый из них представляет собой уменьшенный, более простой, а с точки зрения носителя литературного языка, и в какой-то мере искаженный вариант литературного языка. Словообразовательные и сочетаемостные возможности  единиц некодифицированных подсистем языка ограничены,  реестр возможных словосочетаний и синтаксических конструкций представлен меньшим количеством единиц по сравнению с литературным языком. Другой важной особенностью подъязыков является то, что их существование ограничивается устной формой, в то время как литературный язык функционирует как в письменной, так и в устной форме.

Главной  функцией некодифицированных разновидностей языка является обслуживание периферийных участков коммуникативного пространства. Это существенно ограничивает сферу их влияния на литературный язык. По отношению к литературному языку они выступают только в качестве гипотетического источника новых слов в случае  социальной активизации какого-либо подъязыка. Тогда литературный язык  пополняется новыми лексемами, заимствованными их него. Так, в 30-40-е годы XX-ого века активизировался и попал в фокус социального внимания жаргон летчиков, в 50-60-е годы под влиянием моды на профессию был популярен профессиональный язык физиков-ядерщиков, а в 70-80-е годы – язык экстрасенсов, йогов и телепатов.

2.5.0. Некодифицированные языковые разновидности в современный период развития русского языка.

В исследованиях последнего периода постепенно изменяется тональность в описании этой области языка.[13] Если раньше преобладающим был акцент на противопоставление литературного (правильного, «хорошего») и нелитературного (случайного, «плохого»), идущее ещё от теории трех стилей  М. В. Ломоносова, то в настоящее время подчеркивается, что некодифицированные языковые образования отличается от кодифицированного «ядра» подвижностью, способностью изменяться в краткие по историческим меркам периоды. С жаргонами ассоциируется идея высокой продуктивности, способности оперативно отражать новые жизненные, политические, технологические изменения; способности обслуживать разговорную сферу общения, наиболее  эффективно воздействуя на собеседника.

В связи с проблематикой «тоталитарного» периода развития русского языка, подчеркивается, что жаргон – антипод торжественности и патетики. Жаргонные словоупотребления имеют свойство служить защитным механизмом, смягчающим трагизм жизни. Ю. М. Скреб­нев под жаргоном понимает слова профессиональных и социаль­ных групп, отличающиеся неформальным характером и являющиеся шутливой за­меной слов, которые уже существуют в нейтральной сфере литературного язы­ка. По его мнению, нейтральные слова рассматриваются соз­дателями жаргона как слишком педантичные и даже высокопарные. Исполь­зо­вание жаргона предполагает определенное непослушание в языковом пове­де­нии.[14]

В лингвофилософском и лингвокультурологическом исследовании В. С. Елистратова, опирающегося на идеи М. Бахтина, содержится иной по сравнению с традиционным подход к употреблению термина «арго». В его представлении понятие арго как инварианта «различных конкретных изменчивых и подвижных вариативных “языков” (жаргонов, сленгов, “социальных диалектов”)»[15] подчинено более абстрактному пониманию арго как мировоззренческой системы. Следовательно, “арготизм” для В. С. Елистратова – это не только стилистически маркированная лексема или специфическое выражение, но и любой культурный феномен (от фонетической манеры произношения до таких невербальных средств, как жест или элемент одежды), относящийся к поэтике арго.

Таким образом, этические критерии при обращении к некодифицированной сфере языка в последнее время уступают место другому научному  инструментарию, учитывающему при анализе  параметры коммуникативного поведения говорящих. Как мы уже отмечали ранее, вслед за обществом в языковой ситуации России наступает период перемен, и постепенно перестраиваются отношения внутри языковой иерархии. Одновременно происходит несколько очень важных процессов:

-                          традиционное соотношение литературного языка и некодифицированных подсистем языка изменяется,

-                          уменьшается расстояние между литературным языком и остальной частью национального языка, т. е. языковое сознание становится менее иерархичным,

-                          границы некодифицированных языковых подсистем становятся зыбкими и проницаемыми.

-                          возникает необходимость в корректировке самого понятия «литературный язык»[16],

-                          становятся менее четкими межстилевые границы внутри него.

Для целей данной работы важно обратить внимание на первые три. Что касается территориальных говоров, с постоянным уменьшением количества носителей, они постепенно сокращают область распространения и обречены на исчезновение. Для  социальных диалектов характерна тенденция к постепенному размыванию границ: они сливаются, превращаются в аморфное поле некодифицированного языка (просторечия, общего жаргона, интержаргона), растворяются в общей нелитературной части национального языка.

           2.5.1. Вопрос об «общем жаргоне».

 Обращает на себя внимание тот факт, что в настоящее время в русистике изменяются представления о системе социолектов и диалектов в рамках национального русского языка. В современных лингвистических исследованиях эта проблематика активно обсуждается в связи с изменением понятия просторечия.[17] Сформировалось мнение, согласно которому особенностью современного состояния языка является существование так называемого «общего жаргона», «интержаргона» как языковой разновидности, которая объединяет некоторые черты различных некодифицированных разновидностей языка.  В развитии данной языковой разновидности находит отражение  современная тенденция к общей «экспрессивизации»  общения.[18]  При описании этого фрагмента национального языка, прежде всего, обращается внимание на наличие стилистически сниженной, а нередко и уголовной и нецензурной лексики в его составе. Главной характеристикой  общего жаргона считается его общеупотребительность: он активно используется в неофициальной обстановке всеми носителями языка.[19] Это же дает возможность исследователям говорить о существовании «интержаргона» как некоторой ненормативной, противопоставленной литературному языку разновидности языка, реализующей себя в жаргонном дискурсе.[20]

          2.5.2. «Общий жаргон» и компьютерный подъязык.

          Вопрос, в каком соотношении находятся общий жаргон (интержаргон)  и компьютерный подъязык, требует краткого комментария. Анализ лексического уровня компьютерного жаргона и общего жаргона не дает оснований для разделения этих явлений. Компьютерный жаргон имеет в своем составе многие элементы других нелитературных разновидностей языка, о чем свидетельствуют словарные этимологические пометы, например, глагол

       (4) глючить/заглючить  (плохо работать (о компьютере))

заимствован из жаргона наркоманов. Существительные

       (5) чайник (начинающий пользователь компьютера),

            тачка, бандура  (компьютер),

            тормозить/затормозить (уменьшать скорость работы, медлить (о компьютере)) пришли в компьютерный жаргон из профессионального жаргона автомобилистов. Возможно, этот переход произошел не прямо, а посредством «общего жаргона». В компьютерном жаргоне присутствуют лексемы, образованные по нелитературным моделям (сервак вм. «сервер»).  Оба эти факта говорят о влиянии на этот подъязык  нелитературных языковых систем – общего жаргона и др. В этом плане компьютерный жаргон служит частным примером взаимодействия субстандартных языковых образований и взаимопроникновения их лексических единиц, что доказывает существование «общего жаргона». С другой стороны, компьютерный жаргон сам активно генерирует общеупотребительную и общепонятную лексику, он  является источником новых слов для других языковых разновидностей, в том числе и литературного языка. Вкладом компьютерного жаргона в  «общий» жаргон можно считать лексемы

(6) зависать/зависнуть  - 1) (о компьютере) прекращать реагировать на внешние воздействия (нажатие клавиш или кнопок мыши), 2) (о программе) переставать выполняться; 

скачивать/скачать что? откуда? куда? -  переносить информацию с одного носителя, преимущественно из Сети, на другой; данная лексема, сама в свое время была заимствована компьютерным жаргоном из просторечия;

Загружать/загрузить что? куда?  – перенести информацию на компьютер.

Данные единицы в семантически модифицированном виде пришли в сферу общего употребления,  проникли в речевую практику носителей русского языка  и в язык средств массовой информации, например:

(7) Мы попали в сложную финансовую ситуацию, так что программа по строительству бань, увы, пока что зависла (“Московский комсомолец” 11 авг. 1999 г.)

      Русский народ вот уже 80 лет качает права. Скачать удалось процентов десять (“Московский комсомолец” 17 авг. 2003 г.)

     Загрузка произошла по полной программе, загрузили так, что не продохнуть. (Из радиопередачи радиостанции «Эхо Москвы»)

Для разграничения компьютерного жаргона и «общего жаргона» лексический анализ  оказывается нерезультативным. И это неслучайно: принципиальные различия лежат не на лексическом, а на синтаксическом и текстовом уровнях этих языковых образований. Они заключаются в форме существования компьютерного жаргона и в коммуникативном поведении его носителей.[21]

           2.5.3. Профессиональные языки и компьютерный жаргон.

Особенно интенсивно процесс размывания границ некодифицированных подсистем происходит в профессиональных подъязыках. Сейчас практически любая профессиональная деятельность связана с использованием компьютеров, следовательно, компьютерный жаргон делится с ними своим словарным фондом, с необходимостью становясь составной частью любого профессионального языка. В этом состоит интегрирующая роль жаргона в лексической системе профессиональных языков. Интегрирующее влияние компьютерного жаргона этим не ограничивается. Имея различия только на лексическом уровне и только в той части словаря, которая обслуживает узко профессиональные нужды, под воздействием новых тенденций в коммуникации, транслируемых им компьютерным жаргоном, профессиональные языки еще больше сближаются, постепенно теряя дифференциальные признаки.

Роль в этом процессе компьютерного жаргона в этом тем более ощутима, чем более быстрыми темпами осуществляется компьютеризация общества. В полностью компьютеризированной Южной Корее этот процесс начался раньше и происходит более интенсивно, чем в России.[22] Но и современная Россия уже достаточно вовлечена в общие для большинства стран процессы компьютеризации общества и человеческого мышления, чтобы русский компьютерный жаргон стал катализатором и причиной изменений в системе некодифицированных языковых вариантов, входящих в национальный язык.

2.6.0. Компьютеризмы – ключ к освоению нового коммуникативного пространства.

Компьютеризация общества приводит к расширению взаимодействия человека и машины и вовлечению в него все большего числа участников. Это предъявляет свои требования к языковым средствам, которые используются для фиксации, сбора, передачи, хранения, поиска и переработки всей социально значимой информации, и трансформирует механизмы восприятия и порождения речи, что, безусловно, сказывается на темпах и направлениях языкового развития. Следовательно, повышается роль, которую играют электронные технологии как социальный фактор в формировании новой лингвостилистической нормы.

Важно отметить, что это влияние осуществляется на общем фоне, связанном с кризисными явлениями в культуре. С информационным взрывом[23] культура (и язык как её часть), т.е. то, что до сих пор всегда было олицетворением и синонимом   упорядоченного и известного, приобретает признаки чуждости и неосвоенности. При всё более возрастающих объемах информации, все, что приносит с собой информационная революция, не вмещается в человека, приводит к глубокому конфликту с информационной средой.  В условиях современной России это происходит на фоне социальной и экономической нестабильности, связанной с недавним изменением политического строя, что многократно усиливает этот конфликт.

«Культурная судьба и смысловые ореолы информационных технологий сейчас едва ли не целиком определяются тем, что они пока остаются в статусе культурного шока. Они еще недоадаптированы культурой, не стали "естеством" в смысле незамечаемости, они воспринимаются как чужеродное тело. … В целом они помещаются в нишу "чужого", с самыми разными возможными смысловыми импликациями»[24]. Неизвестным и Чуждым, неподвластным и неконтролируемым, а значит, враждебным становится и языковое пространство.

В русле данных рассуждений привлекает внимание идея травмирующей человеческое сознание сущности техники вообще. Согласно этой идее, «…техника, тем более динамично развивающаяся, - это особый вид «чужого». Она - явно не природное, но, с другой стороны, и не совсем человеческое, - хотя к человеческому имеет отношение как его продукт. Она - чужое, "выброшенное" человеком вовне, такое чужое, которое он сам изготовил и сам же себе противопоставил»[25]. Изобретение компьютера  увеличивает скорость технического прогресса и обостряет его травмирующий человеческое сознание эффект. Информационным технологиям, также наделяемым сознанием человека надтехническими смыслами, досталось в этом смысле особенно, потому что они развиваются неизмеримо быстрее, чем прочие виды техник.

Естественно, что такое отношение к компьютеру и информационным технологиям провоцирует идею их негативного влияния на язык. Действительно, компьютерный жаргон в языковом сознании русских ассоциируется с «порчей» языка,  многие  «компьютерные» слова, по мнению языкового сообщества, засоряют  речь, делают ее непонятной для большинства. С другой стороны, подъязыку компьютерщиков в  условиях «неполной языковой компетенции»  языкового коллектива отводится особая роль, потому что владение им (или хотя бы знакомство с ним) престижно в социальном плане. Кроме того, оно связывается в сознании говорящих с возможностью преодоления  этой неполноты.  Языковое сознание людей переносит на этот подъязык ожидание (и страх) перемен, и даже в какой-то мере мифологизирует его. Эта двойственность в отношении к компьютерному жаргону, его амбивалентный характер придает ему совершенно особый статус среди других некодифицированных языковых образований.

2.7.0. Компьютерный жаргон и формирование новых лингвостилистических норм.

Лингвистические исследования в этой области только начинаются, в частности, можно отметить интерес к изменениям в области некоторых стилевых разновидностей русского языка. Так, в исследовании О.А. Жилиной, посвященном лингвостилистической норме в аспекте компьютерных технологий, указывается на серьезное влияние профессиональных слов и выражений (жаргонизмов) специалистов, разрабатывающих программное обеспечение компьютеров и обслуживающих вычислительную технику, на особенности административно-канцелярского подстиля официально-делового стиля современного русского языка. В ее исследовании зафиксирован резкий рост вариативности средств выражения, отсюда и проникновение в деловые письменные тексты разговорной, просторечной лексики.  Это влияние распространяется и на сферу словообразования. Активизация, интенсификация словообразовательных процессов в официально-деловом стиле современного русского языка происходит за счет расширения производящих основ, взятых из заимствованных, жаргонных и просторечных лексических пластов; продуктивны аббревиатурные способы образования (в наименованиях различных банков, фирм, предприятий). Определенный интерес, по ее наблюдениям, вызывает каламбурное словообразование. В области синтаксиса данного подстиля также наблюдаются изменения, связанные с компьютерными технологиями.

«Основная тенденция делового стиля - унификация и стандартизация - сохраняется. Но если прежде структура осложненных словосочетаний в деловой письменной речи характеризовалась объективным порядком слов и типичными синтаксическими связями, не нарушающими моделей управления, то сейчас преобладает прямой порядок слов («подлежащее – сказуемое»), вероятно, под влиянием английского синтаксиса, т. к. случаи препозиции сказуемого компьютер чаще всего подчеркивает как ошибочные. А увеличение числа конструкций с порядком слов «подлежащее – сказуемое», независимо от роли членов предложения в его актуальном членении, может через какое-то время привести к качественным изменениям в синтаксических нормах русского языка. Характерная примета времени - написание заимствованных слов и выражений в ткани русского текста латинскими буквами. Вполне вероятно, что это также происходит из-за системы компьютерной автокоррекции, которая подчеркивает русское написание этих слов как ошибочное»[26].

 3. Заключение.

В результате анализа изменений в  структуре, семантике и функциях подъязыков по отношению к литературному языку уточняется представление о современных процессах взаимодействия данных языковых образований в условиях их существования в одном социуме. Рассматривая соотношение подъязыков по отношению к литературному языку в современный период развития русского национального языка, мы пришли к выводу, что за последние два десятилетия на смену национальному языку, структурированному в  виде строгой иерархии литературного языка и подчиненных ему некодифицированных разновидностей языка, пришел национальный язык с постепенно теряющей строгую иерархичность структурой. Анализируя проявления интерференции различных субстандартных языковых разновидностей и литературного языка, а также заимствования элементов компьютерного подъязыка литературным языком, можно заметить, что уменьшается расстояние между литературным языком и остальной частью национального языка, границы литературных стилей и некодифицированных языковых подсистем становятся зыбкими и проницаемыми.

 Изучение социальных, культурных, временных и многих других параметров компьютерного жаргона, связанных с возникновением «компьютеризмов» и их проникновением в литературный язык,  дает убедительные аргументы в пользу того, что по многим основаниям компьютерный жаргон выделяется из ряда профессиональных подъязыков и других социолектов. Изменяется социальный и коммуникативный статус компьютерного жаргона как подсистемы русского языка. Преодолевая границы профессионального средства общения, он превращается в  групповой, корпоративный жаргон с постоянно увеличивающимся числом носителей - всех пользователей компьютеров.

Изобретение компьютера и внедрение информационных технологий увеличивает скорость технического прогресса и обостряет его травмирующий человеческое сознание эффект. Подъязыку компьютерщиков в  условиях «неполной языковой компетенции» целого языкового коллектива отводится особая роль, потому что владение им (или хотя бы знакомство с ним) связывается в сознании говорящих с возможностью преодоления  этой неполноты.  Языковое сознание людей переносит на этот подъязык ожидание (и страх) перемен, и даже в какой-то мере мифологизирует его, придает ему особый статус. Электронные технологии участвуют в формировании новой лингвостилистической нормы посредством внедрения в область нормативного элементов компьютерного жаргона.

4. Литература.

Балла Ольга Мифологическое мышление в эпоху информационных технологий.  2001 [Электронный ресурс] – Режим доступа: http://www.Humans.ru/ humans/105518, свободный. – Загл. с экрана.

Вепрева И. Т.  Языковая рефлексия в постсоветскую эпоху. Екатеринбург, 2002.

Вепрева И. Т. О языковой рефлексии на словесное обновление современной эпохи // Русский язык сегодня 2. Активные языковые процессы конца ХХ века. М.: «Азбуковник», 2003 , с. 405-417.

Vinogradova N. Computer Jargon as a factor of language competence // VIII Международная конференция “Когнитивное моделирование в лингвистике”. Варна, 4-11 сентября 2005 г. [Электронный ресурс] – Режим доступа: http://www.cml.misis.ru, свободный. – Загл. с экрана.

Виноградова Н.В. Контактоустанавливающая функция компьютерного жаргона // Компьютерная лингвистика и интеллектуальные технологии: Труды международной конференции «Диалог 2006» (Бекасово, 31 мая – 4 июня 2006 г.) / Под ред. Н.И. Лауфер, А. С. Нариньяни, В. П. Селегея. – М.: Изд-во РГГУ, 2006, с.95-100.

Ву Чжон Хи Универсальное и национально-своеобразное в лингвистическом освоении англоязычных компьютерных терминов в русском и корейском языках : Автореф. дис. ... канд. филол. наук. Гос. ин-т русского языка им. А. С. Пушкина М., 1998.

Добренко Е. Формовка советского читателя. Социальные и эстетические предпосылки рецепции советской литературы. СПб, 1997.

Дуличенко А. Д. Русский язык конца ХХ столетия. Мюнхен, 1994.

Дуличенко А. Д. “Этносоциолингвистика “перестройки” в СССР: Антология запечатленного времени. Мюнхен, Sagner, 1999.

Елистратов В.С. Арго и культура. М., 1995.

Елистратов В.С. О профессиональных языках [Электронный ресурс ] Режим доступа: http://www.dialog-21.ru/archive_article.asp?param=6683&y=2001&vol=6077 свободный. –Загл. с экрана.

Ермакова О. П. Тоталитарное и посттоталитарное общество в семантике слов. // Русский язык 1997, с.121-165.

Ерофеева Е. В. Статус просторечия в современном русском языке // Русский язык сегодня 2. Активные языковые процессы конца ХХ века. М.: «Азбуковник», 2003 , с.424-434.

Ерофеева Т.И. Социолект в стратификационном исполнении // Русский язык сегодня. Вып. 1. Сб. статей / РАН. Ин-т рус. яз. им. В.В. Виноградова. Отв. Ред. Л.П. Крысин. – М., 2000, с. 71-81.

Ерофеева Т. И. Опыт исследования речи горожан (территориальный, социальный и психологический аспекты). – Свердловск, 1991, 136 с.

Жилина О. А. Лингвостилистическая норма в аспекте компьютерных технологий [Электронный ресурс ] Режим доступа: http://www.l1999.narod.ru/WEBLSE2003/ZHILINASE2003.HTM – Загл. с экрана.

Земская Е. А. Клише новояза и цитация в языке постсоветского времени // ВЯ, 1996, №3.

Земская Е.А., Розина И. О. О словаре современного русского жаргона // Russistik, 1994, № 1-2.

Крысин Л. П. О некоторых изменениях в русском языке конца ХХ века \\ Исследования по славянским языкам. Сеул. Корейская ассоциация славистов, № 5-2000, с.  63-91.

Купина Н. А. Тоталитарный язык: Словарь речевых действий. Екатеринбург – Пермь, 1995.

Купина Н. А. Языковое сопротивление в контексте тоталитарной культуры. Екатеринбург, 1999.

Лаптева О. А. Русский разговорный синтаксис - М., 1976.

Мечковская Н. Социальная лингвистика. Изд. 2-е. М., 1996.

Мокиенко В. М. Доминанты языковой смуты постсоветского периода // Русистика. Берлин, 1998. № 1-2.

Найдич Лариса. След на песке, СПб, 1995.

Норман Б.Ю. Грамматические инновации в русском языке, связанные с социальными процессами  // Русистика 1-2. Берлин, с. 57-68.

 Поливанов Е. Д. Статьи по общему языкознанию: Избр. работы. – М., Наука, 1968. - 376 с.

Русский язык по данным массового обследования. Опыт социолингвистического изучения. Под ред. Л.П. Крысина. М., 1974.

Сиротинина О. Б. Современный публицистический стиль русского языка // Русистика. 1999. №1-2.

Сиротинина О. Б.  Хорошая речь: сдвиги в представлении об эталоне // Русский язык сегодня 2. Активные языковые процессы конца ХХ века. М.: «Азбуковник», 2003 , с. 519-526.

Скляревская Г. Н. Слово в меняющемся мире: Русский язык начала ХХI столетия: состояние, проблемы, перспективы // Исследования по славянским языкам. Сеул, Корейская ассоциация славистов, № 6-2001, с. 177-202.

Скляревская Г. Н. Состояние современного русского языка: взгляд лексикографа // Русский язык и современность. Проблемы и перспективы развития русистики. Т.1. М., 1991.

Скребнев Ю.М. Основы стилистики английского языка. М., 2000.

Трубина О. Б. К вопросу о маргинальном (жаргонном) дискурсе // Словарь и культура русской речи. К столетию со дня рождения С.И. Ожегова. М., 2001, с. 336-343.

Трубина О. Б. Семантико-типологическая характеристика жаргонного дискурса (к постановке проблемы) // III Международная научная конференция «Язык и культура». Москва 23-25 сентября 2005 г. Тезисы докладов, с. 22.

Химик В.В. Поэтика Низкого, или Просторечье как культурный феномен. - СПб, 2000, 272с.

Химик В.В. Современное русское просторечие как динамическая система // Русский язык: Исторические судьбы и современность. Международный конгресс исследователей русского языка. Труды и материалы. Под общ. ред. М.Н. Ремневой и А.А. Поликарпова.  -М., с. 340.

Шапошников В. Н. Русская речь 1990-ых. Современная Россия в языковом отображении. -М., 1998.

Электронная энциклопедия по IT…[Электронный ресурс ] Режим доступа: http://www.l1002.narod.ru/WEBLSE2002/INCICL2002.HTM – Загл. с экрана.

 

 

 

         Резюме

В результате анализа изменений в  структуре, семантике и функциях подъязыков по отношению к литературному языку уточняется представление о современных процессах взаимодействия данных языковых образований в условиях их существования в одном социуме. Рассматривая соотношение подъязыков по отношению к литературному языку в современный период, можно сделать вывод о том, что за последние два десятилетия на смену национальному языку, структурированному в  виде строгой иерархии литературного языка и подчиненных ему некодифицированных разновидностей языка, пришел национальный язык с постепенно теряющей строгую иерархичность структурой. Рассматривая проявления интерференции различных субстандартных языковых разновидностей и литературного языка, а также заимствования элементов компьютерного подъязыка литературным языком, можно заметить, что уменьшается расстояние между литературным языком и остальной частью национального языка, границы литературных стилей и некодифицированных языковых подсистем становятся зыбкими и проницаемыми.

 Изучение социальных, культурных, временных и других параметров компьютерного жаргона, связанных с возникновением «компьютеризмов» и их проникновением в литературный язык,  дает убедительные аргументы в пользу того, что по многим основаниям компьютерный жаргон выделяется из ряда профессиональных подъязыков и других социолектов. Изменяется социальный и коммуникативный статус компьютерного жаргона как подсистемы русского языка. Преодолевая границы профессионального средства общения, он превращается в  групповой, корпоративный жаргон с постоянно увеличивающимся числом носителей - всех пользователей компьютеров.

Изобретение компьютера и внедрение информационных технологий увеличивает скорость технического прогресса и обостряет его травмирующий человеческое сознание эффект. Подъязыку компьютерщиков в  условиях «неполной языковой компетенции» целого языкового коллектива отводится особая роль, потому что владение им связывается в сознании говорящих с возможностью преодоления  этой неполноты.  Языковое сознание людей переносит на этот подъязык ожидание (и страх) перемен, и даже в какой-то мере мифологизирует его, придает ему особый статус. Электронные технологии как социальный фактор влияют на формирование новой лингвостилистической нормы посредством внедрения в область нормативного элементов компьютерного жаргона.